*
- Аглафья! – окликнули одну из девушек, что прихорашивались в уголке. Они только-только замолкли. Только-только потешались, судача, каково сейчас царь на охоту отпрашивается.
- Аглафья! – снова окликнули. – Поди скажи, что вечерять пора. Лукерья после стирки пугалом ходит, таким, что царице на глаза показывать стыдно. А ты вон, я погляжу, умылась.
Аглафья кротко удалилась, в уме прикидывая, какой сейчас вид у Лукерьи. Так чуть и не споткнулась об ступени узкой винтовой лестницы, ведущей в царицыны покои.
Оказалось, Лазор ещё не ушёл, равно как и его желание ехать на охоту. Девушку, скромно пришедшую исполнять поручение, никто и не заметил. Ни упрямая старушка, ни горячо споривший её сын.
- Говорю ж я тебе, птенец ты не понятливый – не пу-щу!
Отчего же? Отчего ж я вам всё птенчик?!
Да хоть и так, Лазор уже чувствовал себя кукушонком.
- Уж хоть я и не птица, но я мать! Не пущу! Сердце вещует, добра ты там не наживёшь!
- Ну не…
В окошко донеслись крики, возня и ругань, отчего спорщики на миг запнулись.
- Поди глянь, что опять! – по стойкой материнской привычке кивнула царица. Лазор по стойкой сыновней привычке ринулся прочь.
- Ну не съедят же меня там! – выпустил он пар от жаркого спора, захлопунув дверь.
Царица по-старушечьи вздохнула. Тяжело ей было замечать свои новые страхи.
Лазор же, спускаясь, как лавиной чуть не накрыл неспешную Аглафью и как ни в чём не бывало выкатился во двор. В дальнем углу взору предстала такая картина: два молодца в служилой одежде, но почему с охотницкими сумками, волоком волокли какого-то кныша, насмерть перепуганного. В обрамление процессии звучала ругань и угрозы «расправы по закону».Это Лазор услышал, уже нагнав живописную троицу. Все четрверо остановились у задних ворот. Близ конюшен, служивших сенями для чуланов, где держали провинившихся дворовых.
Из сбивчивого рассказа двих здоровяков ничего путёвого не вышло, хотя было очевидно – оба упирали на какой-то закон. «Подлецу» кнышу, его нарушителю, оставалось лишь встретить тёплым взлядом то, что было вынуто из охотничьей сумки. Как оказалось, в доказательство вины.
Один из служилых достал и показал Лазору – грубые пальцы обвила искрящаяся золотая нить. Царь смотрел на неё, как на призрак, и только потряхивал головой.Никак в ней не укладывались казна, этот кныш-паренёк, шкурки, золото и закон.
Совсем уже ничего не понимая, Лазор велел говорить пареньку.
- Шёл я с охоты, зверька через плечо перекинул – в суме-то мех потускнеет. Вот только не заметил, как к шкурке нить золотая пристала. А эти – кныш кивнул на здорояков, - заметили. Повалили средь бела дня меня, да и давай законом пугать! Ты, мол, злолто в казну не сдаёшь, тебе чулан причитается!
Здоровяк снова протянул вперёд нить:
- А мы его по закону!
«Господи Владыко Небесный… Откуда такая красота?» - уже в сотый раз не обратив винмание на сказанное, подумал Лазор.
- Это на том звере было, что я поймал… – в упор глядя на оцепеневшего царя, повторил кныш.
- Да ты не бреши! – рявкнул, обернувшись на него, здоровяк.
- Ты не ловчий! – подхватил другой.
Паренёк испустил глухой стон – так ему при том сжали руки.
- Да… протянул Лазор. – Вид у тебя и впрямь не охотницкий. Да и пальцы как девичьи…
- У меня рукавицы, они их отняли… - сквозь зубы процедил кныш. – Вон у того в сумке, сами гляньте.
Но Лазор уже не в состоянии был разбираться. Да и что нам в том, что руки у того паренька оттого и нежные, что ловкие да умелые. Что нам в том, что сумки свои, как и трофей он назад не получит. Что нам в том?..

*
Царица-мать глупо объелась на своих именинах, подавилась рыбьей костью и умерла. Царь Лазор, сын её, три дня и три ночи тенью ходил по палатам, наконец прогнал слуг и уселся перед окошком, сжав в руке золотую нить – волос Золотой Лани. И беззвучно заплакал… Ведь она одна у него осталась, и то –  не рядом. Правы были звери, простил он её!
Златовлания… нет, Золотая Лань, вернулась к Лазору. Вернулась и отныне они старались по-настоящему понимать друг друга. У них получалось, ведь они именно старались, а не ждали, пока понимание их найдёт.
Так, с крепкой и искренней любовью, прожили Лазор и Золотая Лань ещё год. Наконец послал Бог им дочь – древесного цвета глаза, льняные пряди чуть вьющихся волос, широковатость, – одним словом, внешне она выдалась в отца. Хотя он надеялся, что дочурка переймёт красоту матери, будет походить на неё – изумрудно-зелёные глаза, золотые локоны, пунцовый румянец да лебединый стан… Однако, не внешне, но девчушке суждено было стать подобием матери. Ведь проходило время, а её воспитывали всё тот же лес и те же звери.
Ляруся росла одиноко и свободно. Не была обделена чувством благодарности перед жизнью и любила родителей, всё ещё живших только друг другом. Почему-то ей не  хотелось взять и приревновать. Она вообще мало что показывала наружу и никогда не изливала своей мягкости и нежности в дочерних ласках. Девочка росла и копила это в себе, жила этим, став со временем неисправимо сентиментальной и ранимой, в чём-то безвольной и мягкотелой. Едва пришло время, чем-то это всё обернулось…
*
Однажды Лярусе среди палат попался лощёный кот, какого она ещё не видела. Он целеустремленно и вальяжно подошёл к ней, упруго изогнулся, мурча и ласкаясь. Ляруся погладила в ответ, но тут заметила, что кот измарался в чём-то алом… кровь!.. Девушка взяла зверька на колени, стала утирать своим крахмальным платочком. Да вот больно легко стиралось для крови… За приотворенной дверью послышался шорох, и кот мигом скользнул с колен через порог – тут же за ним проследовала запыхавшаяся девушка-кухарка. Ляруся подозвала её, и выяснилось, что этот кот разбил на кухне крынку с вареньем. Царевна пообещала, что ни за зверька, ни за горшок никто ругать не будет.
- Ой, благодарствую, барышня!
- Февронья, сказано – сделано. Поди, скажи, мол, что не ты разбила. А не поверят – я-де за тебя отвечу. …А чей он – такой шустрый?
Кухарка смекнула уже, о ком царевна справляется.
- Да это Сёмки – травоеда бестия!
Хоть этот Сёмка и был отменным поваром, только почему-то не готовил мяса (за что его и прозвали «травоедом»), ему не доверяли. Ходила молва: он – оборотень. Так все им Сёмку и считали. Да Лярусю такое не пугало – она была дружна с миром зверей и не стала опасаться ни кота, ни его хозяина – того, кто мог жить меж двух миров – людского и звериного.

*
Минуло семь дней с тех пор. Подумать только – прошла уже целая неделя, как Алексей спас царевну. И всем вроде хорошо. Царевна – жива-здорова. Бывший стражник теперь - оружейник царя, и у Ляруси вроде бы есть друг. То, что царевна смотрелась встревоженной и разбитой, приписывали всему тогда случившемуся.  А Ляруся именно пыталась понять - что ж тогда с ней случилось?
С теми же мыслями, вечерком пошла она «на костры» к девчатам и парням. Как верного пса, с ней отправили и Алексея.
Весёлая гурьба то плела кольцами хоровод, то вдруг рассыпалась. Девушки по очереди прыгали чрез костры. В гулкую, то удалую, то летящую, как сани по зимней дороге, песню вплетались прибаутки да задорный смех. Всё жило и дышало с душой нараспашку. Всю эту жизнерадостность сравнить бы с океаном, а у царевны её было чуть-чуть на мелководье. Тут одна лишь Ляруся была тиха и молчалива.
Она отошла к деревьям, от брызг света и шума в недвижимый сумрак. Отошла незамеченной. Алексей безропотно проследовал за ней. Он знал Лярусю с малых лет, ещё когда сам только попал на царский двор. Знал, каким она живчиком бывала на гуляньях, и удивился столь резкой перемене, что сейчас царевну никто даже не позвал обратно. Алексей опасался её такой. Но и не уходил – понимал, что царёва милость не просто так даётся.
А Ляруся… Почему-то ей с самого начала не хватало понимания. Ей хотелось немногого и по-человечески – быть кому-то нужной. Ради этого она совершала все свои добрые и благородные поступки. Но её считали слишком хорошей девушкой, чтобы понимание ей понадобилось.
…Правда, в голове у царевны тогда было другое. Что – никто не знал. Алексей тут не был исключением, оттого скучал близ Ляруси и очень обрадовался, когда из толпы беснующихся его окликнул звонкий девичий голосок.
Он ушёл, и это было последней каплей для царевны. Всё! Решено! Раз даже Алексею, спасшему её («зачем-то…» - так думала девушка), не нужна, так уйдёт она за котом-оборотнем, уйдёт к Отивлю! Настолько Ляруся хотела быть кому-то нужной по-настоящему, как воздух и вода, что уже готова была откликнуться на фальшивку. Отивль этот вовсе не любил её. Да и как он мог, ведь искренне любил только себя. В этом странном его чувстве тонуло всё… кроме хитрости. Она-то и помогла отыскать такую Лярусю – одинокую и потому суровую, но такую умеющую греть! Чуть стронув переполнившуюся чашу того тепла, он рассчитывал купаться в бескорыстной ласке – вечно ублажать своё безмерное себялюбие.
И верно рассчитал…
Ляруси хватились только утром.

*
Жил да был царь-старик. Было у того царя три сына. Они его уважали и он их любил. Но особенно привязан царь был к младшему – перед самой смертью ему и завещал старик всё государство.
Новый царь женился вскоре, да была жена у него красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Родилась у них дочь, радость мамке да тятеньке. Но старшие царёвы братья-завистники её выкрали. Как уж царь с царицей тужили, тужили, да смилостивился над ними Бог – послал сына. Тут родители от трона отказались – в угоду не злодеям, а чаду своему…»
Такими в глазах народа были судьбы правителей – царя Лазора, его жены Золотой Лани, их дочери Ляруссии и сына Святослава.
Про исчезновение царевны людям никто ничего не объяснил толком, да они сами всё поняли, только по-своему. И легенда многим сошла за правду. Молва была права – от царствования отрёкся Лазор, не желая сыну повторить судьбу сестры.
Царская семья стала жить в бревенчатом домке на краю леса. По утрам лесные жители приносили на порог съестные дары. Теперь звери были спокойны – Лазор вернул им Золотую Лань. Отныне бывшего царя они называли не как раньше - «Охотником», а Серебряным Львом.
Золотая Лань растила сад перед окнами избы, Лазор сеял рожь. Их сын Святослав, или как его прозвали звери, Жемчужный Рысёнок, помогал им, а вечером все вместе садились за столом и долго-долго болтали обо всём на свете.
Святослав очень полюбил кататься на медведе, гоняться за зайчатами, свистеть на спор с пичугами… Как и сестру, его воспитывал этот лес и лесные жители. Но ему повезло больше – родители тогда уже поняли, что мало хранить свой союз. Поняли, что для крепкой семьи мало иметь и ребёнка, надо дышать и радоваться вместе с ним. Теперь они втроём жили друг другом и были по-настоящему счастливы.
Жемчужный Рысёнок всё-таки узнает, что у него есть сестра. Ведь Ляруся вернётся спустя семь лет. Приведёт родителям своим внуков.
Когда мать робко спросила об оборотне, Ляруся только вздохнула да махнула рукой. Едва поздоровалась и обнялась с родителями, сразу отправилась в лес, погулять с детьми.
А там Святослав весело, просвистывая «синичью» песенку, возвращался от медведя с лукошком малины. Двое лисят его провожали.
- Жемчужная Рысь! – ни с того, ни с сего затявкали зверьки.
Святослав обернулся. На него смотрела белокурая красавица, по обе стороны от неё стояли два мальчугана где-то его же возраста.
- Жемчужная Рысь? - засомневался Святослав. – А ну, рыжие хвосты, кого вы так назвали? Ведь это я зовусь Жемчужным Рысёнком!
- Что?! Жемчужный Рысёнок? – не поверила красавица.
Сопровождавшие её мальчики тоже немного опешили. Это и на Святослава навело оторопь.
- Да, лисы правы, братец!
Так вот они и встретились.

Не минуло и трёх дней, за Лярусей пришёл муж. Отивль только ступил на порог, как о нём уже доложил Святослав.
- Сестрица, матушка! Какой-то дядька в сенях стоит.
У Ляруссии в глазах что-то искоркой промелькнуло и тут же погасло.
- Каков из себя-то?
- Ну, волос смолёный, очи серые... да так… кот, ей-богу!
- Он!
Ляруссия как испугалась своего возгласа, обернулась на встревоженную мать.
- Я-то думала, опять кто в лесу заплутал… - поникшим голосом проговорила Золотая Лань, уже собираясь удерживать «свою девочку». Но Ляруся отвела её руки и посмотрела так, что в душу обеих сразу вселились уверенность и спокойствие. Почему-то они враз решили, что Отивль пришёл не чтобы уводить, а чтобы остаться.
Наверное, почувствовали.
В сенях Отивль стоял, что сугроб в апреле – куда только подевалась воля да изворотливость. А Ляруссия –  непоколебима, хоть солнце с неба упади. Говорила как с гостем, которого никак не может выпроводить.
«Ляруся!» – Отивль птицей, налетевшей на скалу, упал на колени. Как по сигналу, предательски заскрипел порог – вошёл Лазор с корзиной овощей.
- Эхма! – почесал затылок Серебряный Лев, «узрев сию сцену». – Да у нас гости! – добавил он с ухмылкой. – Это чьей же мы милости удостоились?
Последнее было сказано уже с грозно сдвинутыми бровями. Только Ляруся рот открыла – она не хотела жертв, как стоявший у её ног стряхнул набросившееся было на него оцепенение.
- Я тот, кого Вам не за что миловать. Я тот оборотень, Отивль…
Ляруссия одна поняла, что сейчас случилось.
И Отивль опомнился. Улыбнулся ей печально.
- Прости меня. Я не мог так больше.
Глаза бывшего оборотня глядели на Лярусю и будто говорили: «Только не прогоняй!».
Она не прогнала. Ведь это любовь – не к себе, а к воистину человеческая, сделала Отивля достойным прощения.

КОНЕЦ

Не`страдамус, обязательно проиллюстрируй! Будет очень интересно. Ведь любое произведение оживает от иллюстраций! А над этой сказкой я точно никак не могу сказать, сколько времени работала. Ведь ещё смотря от какой даты считать! От создания замысла прошло где-то года 3... Но точно могу сказать, что Бронечка прототипом быть никак не мог - часть, где фигурирует Святослав, была написана задолго до рождения младшего Баскова! Вот про малыша напомнили, и такие тёплые чувства сейчас испытываю...
Что ещё могу сказать... Одна из сюжетных линий точно имела прототипы. Думаю, вы догадались, какая линия и кто - прототипы.

Ребята, что такое оффтоп и оффтопик? Часто мне это слово попадается, но что означает - для меня "покрыто неивестным мраком". Помогите несведующей, не сочтите за труд.

Не`страдамус, спасибо за разъяснение про офтоп. Теперь моя очередь разъяснять.

По ходу написания сказки я постоянно додумывала разные нюансы, разный смысл вкладывала. Так появились несколько сюжетных линий. Рутина, вмешивающаяся в любовь двоих (Лазор и Златовлания); отношение и любовь к детям (Ляруся и Святослав); и наконец - необычный персонаж Оборотень-кот Отивль, который пленяет Лярусю. О последней линии я и говорила, что она имеет прототипы. Мне Колюню очень напоминает ласкающийся холёный кот,  который рано или поздно (да и на деле в принципе) раскрыается, как совсем не такой пушистый и беззаботный. Коготки крепко хватают, и шрамчики от острых крючков остаются на долго. И больно, а терпишь. Может, просто больно не от царапания, а от сознания того, кто это делает.

Вот захотела я описать своё житьё-бытьё и описала так своё отношение к певцу.

Не`страдамус, иллюстрации жду с нетерпением!